ПАНОК, КУЛЕБАКИ, МАЙДАН: К ВОПРОСУ ОБ ИРАНСКОМ  ЛИНГВИСТИЧЕСКОМ СЛЕДЕ В ФОЛЬКЛОРЕ И ТОПОНИМИКЕ СРЕДНЕГО ПОВОЛЖЬЯ 

На протяжении многих веков южными соседями предков волжских финнов были ираноязычные народы степей Восточной Европы. Данное соседство сопровождалось тесными культурными и языковыми контактами. Многие лексические заимствования из древнеиранских наречий скифов и сарматов до сих пор живы в языках финно-угров Центральной России [1, c. 82-106], другие сохранились в легендах и топонимике. О некоторых таких заимствованиях пойдет речь в этой статье. 

В 50-х годах XIX в. родоначальник российской археологии, граф А. Уваров, исследовавший курган Панова могила у деревни Ивановской близ Ростова Великого, зафиксировал местную легенду о том, что: «здесь жил богатырь, воевавший с другим богатырем, жившим Ростове, который и убил его». При этом археолог особо выделил название этого кургана, вместе с другими курганами именуемыми «паны» и «панские могилы». Не найдя объяснения появлению таких названий древних могил, А. Уваров связал их происхождение с «опустошением литовским» [2, c. 676, 683]. 

В свою очередь известный исследователь Нижегородчины П. Мельников в «Очерках мордвы», пересказывая легенду об основании Нижнего Новгорода, назвал мордовского вождя Абрама «панком» [2, c. 287]. В работе описывающей  поход Ивана Грозного, он вновь привел этот титул как записанный от мордвы Нижегородской губернии. П. Мельников указал, что легенды о панках он фиксировал в местностях рядом с Варнавиным и в селе Панино (совр. Сосновский р-он), где мордвины рассказали ему, что «отцы их жили независимо и управлялись властителями особой высшей породы». Мельников полагал, что эти панки руководили мордвой и черемисами, строили в их землях города, памятью о которых остались в Нижнем Новгороде «сглаженное» место Панские бугры, Мещерские горы возле Горбатова, древнее городище рядом с Павловым, Саканское городище на реке Тёше и десятки других городищ и курганов с характерной топонимикой [4, c. 479-481].  

Получая сведения о панках, что называется «из первых рук», Павел Иванович, безусловно, осознавал, что панок – это очень древний туземный титул. Но будучи человеком своего времени, с определенным научным кругозором, он сомневался в его финно-угорском происхождении, так как «панок» звучал, в его понимании, «слишком» по-славянски. Пытаясь разрешить для себя и читателя это противоречие, П. Мельников связал наличие такого титула у финно-угров с русами Ибн Фадлана, видя в этих русах славян [4, c. 479]. 

Несомненно, для исследователя, жившего в XIX в., было «странно» встретить «славянский» титул у финно-угров. Однако и поступиться истиной П. Мельников не мог, найдя наиболее приемлемое, по его мнению, объяснение такому явлению. Известный собиратель фольклора В. Даль, несомненно, получил сведения о мордовских панках от  П. Мельникова. Не случайно, перечисляя в своем словаре значения, вкладываемые в этот термин великороссами, одним из них указал, что: «Панки, забытые потомки мордовских князей, как мурзы у татар» [5, c. 16].   

Уже в XX в. исследователь мордовского фольклора А. Маскаев, изучавший  предания нижегородской мордвы опять упомянул о панках. В записанных им легендах говориться, что мордва из района Дятловых гор (устье Оки) переселилась в земли будущей Терюшевской волости «где всякий поселился кто где хотел, строил дом кто как вздумал, стал жить кому как угодно, под властью панков, которые были вроде начальников деревни» [6, c. 311]. 

Упоминание панков в таком контексте, в разное время и разными учеными  говорит о том, что подобный титул действительно существовал у древних финно-угров, и, судя по всему, в средние века мог соответствовать статусу племенного князька или вождя выбранного общиной. Неслучайно в легенде мордовский вождь Абрам отвечает русскому князю: «Я не князь мордовский, а только выборный «панок»… Меня мордва не послушает…» [7, c. 415] Возникает вопрос – откуда к мордве, или их предкам мог прийти подобный, «нехарактерный» для них титул?

Вывод П. Мельникова о заимствовании титула панок (пан) финно-уграми у «русов-славян» понять можно, настолько глубоко в общественном сознании, до сих пор превалирует мысль о западнославянском происхождении термина пан. Тот же В. Даль указывал, что в разных русских губерниях панами называли сосланных пленников ляхов и литву [5, c. 16], и это, безусловно, является весомым аргументом. Однако и «ляхи» и «литва» появились на Руси сравнительно поздно, отсюда, вероятно, и следует попытка П. Мельникова объяснить появление у предков мордвы «панка» контактами с «русью Ибн Фадлана» описанной в IX в. 

Этот «западнославянский» стереотип настолько силен, что и  современные исследователи, изучающие предания территорий, где когда-то расселялись финно-угры, столкнувшись с упоминанием в этих преданиях «панов» или «панков» также пытаются объяснить это заимствованием из языка какой-либо отрасли западных славян [8]. Другие исследователи, «не мудрствуя лукаво», толкуют   происхождение географических названий Паны и Панки в своей местности, взаимодействием пришлого славянского и коренного финно-угорского племен, происходившим в течении ХI-ХIV вв.[9, c. 6] 

Известно, что в западнославянских языках пан – это форма вежливого обращения, употребляемая в значении «господин». В форме бан слово существует в южнославянских языках в значении «правитель, наместник». В русском летописании оно впервые зафиксировано в XIV в. в актовых документах Галицко-Волынского княжества: «А при том были митрополит кїевскїи Кипрїанъ, владыка перемысльскїи Ларіонъ и князь Андреи Ярославовічъ и панъ Васко и иных бояр много было при том» [10, c. 663-664]. Отсюда, очевидно, и родился вывод о том, что термин пришел из Польши в западные земли Руси, а потом и в другие области Русского государства. При этом распространялся достаточно долго, и М. Фасмер полагал, что на север России это западнославянское слово, было занесено староверами, то есть уже после второй половины XVII в. [11, c. 195]

Действительно, в русском фольклоре Архангельской области мифологические «паны» предстают гонителями «чуди» [12]. Однако древность преданий о сказочной «чуди» заставляет усомниться в версии западнославянского заимствования. Упоминание панов в связке с чудью говорит о том, что они являются, по меньшей мере «ровесниками». В фольклоре Заонежья «паны» представлены, или как разбойники, или как предки некоторых групп местного населения, создававшие городища и замки «с огромными воротами, на возвышениях, при реках и вообще в местах, по большей части неприступных» [13 c. 113]. О том, что часть населения Обонежья и Присвирья воспринимала панов как своих предков, свидетельствует местный обычай их поминовения [14, c. 422]. 

Если вернуться в Центральную Россию, то в XIX в. в землях Ростова Великого этнограф А. Титов записал местное предание о том, что здесь когда-то жили паны, и были они: «…одноглазые, одноногие и однорукие великаны, обладавшие непомерной силой и ловкостью: перекидывались топорами …бегали, взявшись цепью за руки, от городца до городца в 3 минуты; от народа жили особняком; насыпали городцы, а под ними ходы рыли, где и хранили клады; они сильно обижали народ и принуждали его прятаться в леса. С течением времени, число панов становилось все меньше и меньше…». В другом месте он приводит легенду о селе Непотягове разрушенном «панами», после которых осталась местность «Панинские бочаги» [15, c. 120, 123].

В городе Городце Нижегородской области записана легенда о панах, в которой говорится, что: «Городец — русский город, древний. Но раньше тут жили не русские. Кто это был, уже неизвестно. А у нас их называют паны. Паны были великаны, сильные. А потом умерли. Место тут есть такое — Пановы горы. Тут на берегу Волги они схоронены. Кости у них огромные, видно их иной раз, когда бугор подмоет» [16, c. 141]. В другой местной легенде говорится, что здесь: «в седую старину жило могучее племя воинственное Панов на левом обрывистом берегу Волги от реки Яхры до реки Белой. Мужчины этого племени ходили в дальние походы и возвращались с богатой добычей. Густые леса укрывали панов от врагов, а под холмистой грядой полноводная река поила и кормила людей этого племени [17, c. 17-18]. 

Этнограф В. Смирнов, изучавший легенды Костромской губернии, также упоминал «о каких-то панах». При этом он, следуя своим предшественникам, хотя и связывал упоминания этих панов с шайками поляков и литвы, тем не менее, отмечал, что ряд элементов этих преданий говорит о том, что сложились они в более раннюю эпоху, чем Смутное время. Кроме того, что паны − это, как правило, разбойники, и вдобавок люди крупного телосложения, − В. Смирнов отмечал, что из местности в местность повторяется легенда о том, что «паны – старинные люди, до наших дедов жили», или «паны − это не нашей веры люди, которые когда-то в старину неожиданно и неизвестно откуда появились…»  С панами, по его мнению, связаны и многие костромские топонимические легенды: озеро Паново, в которое побросали мертвых панов, «Панские станы», «Панова гора», просто «Паны», или поляна под названием «Панщина», где жили какие-то панки. Этнограф отмечал, что: «Особенно много рассказов о панах в поволжских уездах… Многочисленные курганы с названием «паны», «панки», «панские могилки» рассеяны по всем уездам Приволжья» [18, c. 27-30].

Двигаясь на восток от нижегородских и костромских пределов, мы узнаем, что в мифологии народа коми Пан (Пам) – это жрец, верховный вождь. Под таким именем в «Житии святого Стефана…» − древнерусском памятнике агиографической литературы, выступает главный противник Стефана Пермского в его миссионерской деятельности, верховный жрец древних пермяков. Епифаний Премудрый, автор «Жития…», говорит, что Пан: «… некий волхов, чародеевный старец, лукавый мечетник, нарочит кудесник, волхвам начальник, обавникам старейшина… его же древле перьмяне нехрещении чтяху паче всех прочих чаровник, наставника и учителя себе нарицающе его»[19,c. 6]. И хотя в словаре М. Фасмера приводится мнение, что в коми язык слово пан пришло из русского [11, c. 195], мы все же позволим себе усомниться в этом, основываясь на значительно большей древности легенд народа коми, составленных задолго до прихода в их края русских переселенцев. 

В легендах паны описываются или как предки, или как противники предков, обладающие невероятной силой и сверхъестественными способностями. Очевидно, что этот термин был в ходу у финно-угров, задолго до появления в их краях «ляхов» или старообрядцев, и со временем перенесся на захоронения этих панов. Дело в том, что упомянутый выше А. Титов указывал, что в окрестностях Ростова существовало несколько групп курганов называемых «паны» [15, c. 42-43]. Добавим, что не только там – например, в предместьях Суздаля и теперь известенкурганный могильник Панки [20].

Еще в 1878 г., А. Кельсиев, участвовавший в раскопках, в окрестностях Ростова Великого, писал по этому поводу: «Меня давно занимало широко распространенное название курганов: паны, панки, панские или пановы могилы, равно и обилие деревень с такими названиями в местностях, где встречаются курганные кладбища. В подмосковных областях эти названия можно было бы объяснить присутствием поляков, но употребление для курганов того же названия даже в Олонецкой и Архангельской губерниях, где поляки никогда не были, заставило меня предполагать в звуке пан нечто иное, − именно, у исчезнувших языческих инородцев этот слово не означало ли кладбища, смерти предка, загробного мира и т.п.» [21, c. 11] 

Догадку археолога подтвердили лингвисты, разъяснив, что: «по-весьски или по-чудски, “панен» значит класть, полагать, а “пангед” − могила; по-карельски “панап” − хоронить; по-мордовски у мокши “панда” значит холм, курган, могила, у эрзи “пандо” − гора, могила, холм» [15, c. 51]. 

Уже в середине XX в., эстонский филолог Ю. Мягисте также связал топоним «паны», «панки» с финским и карельским panna и вепсским panda − «класть». Он производил их из архаичного финно-угорского термина − *päNä − «вершина», «голова», «холм». Однокоренное вепсское слово «mahapanend» означает − «похороны», дословно − «в землю положение» [22].

Известный реконструктор мерянской лексики лингвист О. Ткаченко также указывал, что курган в мерянском языке звучал как  ⃰pano (от ⃰pane – класть) [23, c. 116].

Опираясь на выводы лингвистов, археолог Е. Горюнова также в свое время указала, что названия курганов «паны» и «панки» можно объяснить корнями финно-угорских языков, и предположить, что оставлены они народом, обитавшим до прихода славян в районах Ростова Великого и Переславля-Залесского, возможно мерей [24, c. 61].  

Топонимика действительно везде сопутствует легендам о панах, и даже выходит за пределы распространения легенд. На территории Заонежья, в тех местах, где бытуют предания о панах, отмечены топонимы Пан-камень, Панская Гора [8]. В Подмосковье были известны Панки (ныне г. Люберцы). В средневековье в самой Москве существовал топоним Замоскворецкие Паны. В Нижегородской области есть селения Панино, Паново, Паново-Леонтьево, Паново-Осаново и деревня Круглые Паны, а также многочисленные микротопонимы: овраг Паниха (Дальне Константиновский р-он) [25], Паняв угол (г. Кулебаки) [26, c. 52], овраг и часть села Панино (Бутурлинский и Сергачский р-оны), болото Паниха (Княгининский р-он), Панкин усад и гора, Пановская вершина и дорога  (Дивеевский р-он), Пановы лес и улица, и улицы Пановка и Пановский овраг, Панская стрелка и Панской враг, поле Паняй (Арзамасский и Лукояновский р-оны) и др. [27, c. 8-11] Топонимы с корнем пан есть во Владимирской, Ивановской, Ярославской, Вологодской, Костромской, Тульской областях, в  республике Марий-Эл, в республике Мордовия.

Из вышесказанного можно заключить, что термин пан был известен по всей территории Верхнего и Среднего Поволжья и, очевидно, существовал здесь задолго до появления славян. Только длительное противостояние Руси с Речью Посполитой, кульминацией которого была польская интервенция XVII в., сделалось причиной того, что термин пан стал ассоциироваться с поляками.

Возникла так называемая «аберрация близости». В том смысле, что исследователи стали связывать происхождение названий и терминов с корнем пан с западнославянским титулом пан или производными от него, игнорируя возможность существования такого слова у финно-угров ставших одним из основных субстратов русского населения центра Европейской России. Кстати сказать, коснулась эта аберрация и современных ученых [28] .

Термин пан был известен финно-уграм с глубокой древности. При этом первоначально, вероятно, именно в том значении, в котором его знают теперь западные славяне – «господин». Паном, или панком волжские финны называли своих вождей, и это название перенеслось потом на могилы вождей – курганы. При этом и у финно-угров и у предков славян был общий источник заимствования. 

Рассмотрим, откуда пан (бан) появился у западных и южных славян. Лингвистические исследования позволяют утверждать, что слово «пан» восходит к праславянскому *gъpanъ, происходящему от скифского *gupān(a) (ср. с древнеиранским *gaupana − «оберегающий, пасущий скот, коровий пастух»). Слово стало известно предкам славян в эпоху контактов их со скифами в последние века до н. э., что подтверждается наличием в старочешском языке слова «пан» в форме hpan [29, c. 197-198]. Затем «жупан» закрепился у праславян посредством сарматов в первых веках нашей эры [30, c. 174]. Лингвистика позволяет говорить о заимствовании этого слова предками славян в первой половине I тысяч. н. э. у воинственных скифских наследников – сарматов.

Но хорошо известно, что и скифы и сарматы в Среднем Поволжье активно взаимодействовали и с предками финно-угров, причем началось такое взаимодействие гораздо раньше, нежели взаимодействие степняков с предками славян. 

И те и другие проникали в среду древних финно-угров, а представители городецкой культуры (предки волжских финнов)  расселялись среди скифов [31]. По мнению лингвистов, контакты индоиранцев и финно-угров начались уже в V в. до н. э., и были долгими и двусторонними, о чем свидетельствуют мордовские заимствования в осетинском языке [1, c. 92]. При этом в первых веках нашей эры предки волжских финнов – городецкие племена Поволжья подверглись массированному вторжению народов сарматского круга, которые в короткое время покорили лесные племена и стали править среди них [32, c. 47; 33, c. 1-13].

Это завоевание привело к возникновению культуры рязано-окских могильников. Представители рязано-окцев распространили свою власть и влияние на все волжско-финские племена будущей Центральной России. Они проникли на Верхнюю Волгу, их следы отмечены в Волго-Камье. 

Кроме археологии правление сарматов подтверждают и предания. В. Татищев приводит легенду о древней Сарматии в Окско-Волжском междуречье, при этом называет ее «Белой Россией». Он пишет, что: «древние наши писатели под именем Белой России разумели Польской и Мерянской, или Суздальской предел… границы сея части простирались на север до Великой России на Волгу, на восток до Югров и вниз по Волге до устья реки Оки с Мордвою, на юг до Оки же с княжеством Рязанским и Болгарами, а потом до реки Воронежа. Престол древнейший со времён Сарматских государей в сей части был град Шуя» [34, c. 519-520].

 Финно-угры многое унаследовали от ираноязычных степняков, неслучайно ученые-историки XVIII-XIX вв. считали их «сарматским» народом. В. Татищев, и вслед за ним М. Ломоносов считали европейских финно-угров потомками скифов и сарматов, и всерьез обосновывали этот вывод [34, c. 400; 35, c. 68-69]. В «Российском географическом словаре» самого начала XIX века сказано: «Меря, или моруа, народ Сарматский… ныне же известны они под именем Мордвы» [36, c. 238]. 

Эти версии нашли свое подтверждение в наше время: современные исследования говорят о том, что генетически часть скифов и сарматы были похожи на современную мордву и народы Северного Кавказа [37].

Финно-угры многому научились у северных иранцев, начиная от приемов ведения хозяйства и заканчивая металлургией и военным делом, и восприняли от воинственных соседей социальные структуры. Так, одним из терминов общественной иерархии, стало у предков мордвы обозначение господина азор (ар., инд.- ир. asura). Другим, ему подобным, безусловно, является пан (ар., инд.- ир. gaupana). Титул азор, древнее, и был заимствован в период древнейшего этапа контактов финно-угров с индоиранцами, который согласно Н. Бутылову происходил во II тыс. до н.э.[1, c. 116]  

Следующий этап проходил в I тысяч. до н.э. – первых  веках н.э., и его Н. Бутылов назвал скифо-сармато-аланским. На этом этапе к волжским финнам и пришел титул пан. Сарматоидные племена Прикамья принесли его к предкам мерян, марийцев и  мордвы. Этим и объясняется его распространение от берегов Камы до Волго-Окско-Сурского междуречья.

Можно допустить, что пришлые паны правили финно-уграми, будучи, вероятно, на первых порах завоевания отдельной кастой, что и отразилось в легендах. Они и принесли на Среднюю и Верхнюю Волгу обычай курганного захоронения. Ассимиляция пришельцев местным населением привела постепенно к тому, что курганные захоронения сменились грунтовыми погребениями, а термин «пошел в народ», и стал общераспространенным, чтобы впоследствии, с приходом тюрок и славян уйти в легенды, сменившись на «мурза» и «князь».

Отсюда мы видим, что финно-угры узнали слово пан гораздо раньше западных славян, и в частности «ляхов» (поляков), к которым он пришел в первых веках I тысяч. Спустя много веков волжско-финский и западнославянский «паны»  «встретились» в Среднем Поволжье, западный, в виде действующего социального термина, а восточный в виде легендарного.

В этом контексте интересно, что Средняя Волга стала «местом встречи» еще некоторых терминов принадлежавших в древности сарматам. Мы имеем в виду лексемы кульбак и майдан. Дело в том, что в польском языке седло называется kulbaka, а седлать коней — kulbaczyc. От поляков в белорусском и в украинском языках кульбака также означает седло. Но и в русской средневековой кавалерии татарское седло называлось кульбак [38, c. 144-145]. Хотя сами татары к тому времени так седло уже не называли, следовательно, для них оно стало  устаревшим. Очевидно, что и татары, и поляки унаследовали кульбак из своего «степного прошлого», так как и тюрки были прямыми наследниками поздних сарматов-аланов, так и территория будущей Польши, согласно исследованиям, до V в. принадлежала аланам и антам [30, c. 149-150]. При этом характерно, что у В. Даля кульбака толкуется в южнорусских диалектах как седло, и в  тамбовских говорах казачье седло называлось кульвак, а в южнорусских степях переметные седельные сумки звали кульбаками [39, c. 217]. 

Седло-кульбак стало именем нарицательным. Так стали называть перекладные пункты, где можно было починить или приобрести необходимые детали сбруи коня. Так в Западной Белоруссии в 1669 году существовала деревня Кульбаки (ныне Банцевичи) известная как станция смены лошадей. Жители однозначно толковали название своего селения как «седло». Местные краеведы допускают, что и получила деревня свое название из-за того, что здесь можно было «поменять седло» [40].

Но и в Нижегородском Поволжье имеется город Кулебаки, впервые упомянутый как деревня Кулебака, и характерно, что расположен город на старинном сухопутном тракте, соединявшем в старину Муромскую переправу на Оке и переправу через Волгу в районе современного Ульяновска. Очевидно, что этот путь использовался с глубокой древности и был известен сарматам-аланам. Со временем значение слова забылось, но название осталось напоминанием о прошлых временах.

Что касается термина майдан, толкуемого В. Далем как «площадь, место, поприще», «сборное место» [39, c. 290], то он в Среднем Поволжье распространен самым широчайшим образом. В одной только Нижегородской области насчитывается несколько десятков «майданов» в виде названий поселений, водных объектов, урочищ, площадей и улиц. Нижегородские исследователи топонимики «ничтоже сумняшеся» объясняют его как принесенное западно-белорусскими мастерами-поташниками в XVII-XVIII вв. в период усиленного развития поташного промысла [41, c. 352]. Однако и здесь мы можем допустить явление аберрации близости, когда «за деревьями не разглядели леса». 

Советский ученый-топонимист В. Никонов указывал, что слово майдан в значении «площадь» и производные от него  — это тюркское заимствование из иранских наречий распространенное на огромной территории от Балтийского моря и Балкан до юго-восточной Азии [42, c. 249].  

Слово «майдан» употреблялось и в североиранских языках, было известно сарматам и от них пришло в языки тюрок. Не случайно это слово изначально входило в лексикон казачества южных степей, тюркскую основу которых не оспаривает сегодня ни один серьезный исследователь. 

Эти же сарматы и тюрки «принесли» майдан в западнославянские земли Польши и Белоруссии. Но и в Волжско-Окско-Сурское междуречье майдан также пришел с ними. Здесь он закрепился, очевидно, в виде «мадан», «мадай» или «модан», и им называли открытые пространства и реки протекавшие по ним. «Майдан» слышится в древнем гидрониме Медяна, а также в личных мордовских дохристианских именах Майдан и Мадай. Любопытно, что Н. Морохин со ссылкой на Инжеватова, объясняет имя Мадай как «мощный источник», что опять отсылает нас к «водной» составляющей термина [43, c. 127, 128].  

Реки, протекавшие в открытых местностях, кочевники называли Майдан, а финно-угры переиначивали в Мадан (Модан). В русском языке название изменялось по женскому роду (река Майдана – Мадана – Медяна). Реки Модан приток Сережи, и Модан приток реки Озерки, сохранили свои названия неизменными из-за позднего прихода сюда русских переселенцев. 

А те реки Маданы-Моданы, на берега которых русские пришли до начала поташного производства переиначивались в Медяны-Медянки. И уже потом в конце XVII –нач.XVIII вв., с приходом поташников-литваков майданами стали называть места, где изготавливался поташ, из-за чего, вероятно и небольшие речки Моданы переименовали в Майданы. Например, речушка Быков Майдан впадающая в Тёшу до XVIII в. называлась Модан [44, c. 31].

Таким образом, мы можем убедиться, что древний североиранский, условно скифо-сарматский, лингвистический след сохранился и в преданиях, как социальный термин, и в ономастике Нижегородского Поволжья.

                                    Литература

1. Бутылов Н.В. Иноязычная лексика в мордовских языках (индоевропейские заимствования).  − Саранск, 2006. – 220 с.
2. Уваров А.С. Меряне и их быт по курганным раскопкам/Труды Первого археологического съезда в Москве в 1869 г. − М., 1870. – 712 с.
3. Мельников П.И. Очерки мордвы/Незнакомый Павел Мельников (Андрей Печерский). Сост. Н.В. Морохин, Д.Г. Павлов. − Н. Новгород, 2011. – С. 279-385.
4. Мельников П.И. Путь Иоанна Грозного/Незнакомый Павел Мельников (Андрей Печерский). Сост. Н.В. Морохин, Д.Г. Павлов. − Н. Новгород, 2011. – С. 472-495. 
5. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Том III (П). − М., 1955. – 556 с.
6. Маскаев А.Н. Мордовская народная эпическая песня. − Саранск, 1964. – 438 с.
7. Мельников-Печерский П.И. Очерки мордвы/ПСС. Т. VII. – СПб. 1909. – С. 410-484.
8. Агапитов В.А. Предания о «панах» и топонимия Заонежья. Электронный ресурс URL:   http://kizhi.karelia.ru/library/ryabininskie-chteniya-2015/1621.html дата обращения 01.08.22.
9. Яблоков А.В. Особенности сложившейся топонимической системы на территории Ивановской области: дипломная работа / Науч. рук. проф. К.Е. Балдин. − Иваново. 1994. – 11 c.
10. Купчинський О. Акти та документи Галицько-Волинського князівства. Дослідження. Тексти. − Львів. 2004. – 1283 с.
11. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка в 4-х томах. Пер. и доп. О.Н. Трубачева. Том III(Муза-Сят).  − СПб., 1996. – 832 с.
12. Этнографические материалы. Валдиево (сельский приход Каргопольского уезда)//Олонецкие губерниские ведомости. 1892. № 46.
13. Чудские предания и предания о «панах»//Памятная книжка Олонецкой губернии на 1867 г. − Петрозаводск, 1867. – 232 с.
14. Куликовский Г.И. Похоронные обряды Обонежского края//Олонецкий сборник. − Петрозаводск. 1894. Вып. 3. Отд. 2. – С. 44-60.
15. Титов А.А. Ростовский уезд Ярославской губернии. −М., 1885. – 630 с.
16. Нижегородские марийцы. Сост. Н.В. Морохин. −Йошкар-Ола, 1994. – 250 с.
17. Легенды Городецкой земли /Составитель Л.А. Климова. − Городец, 1997.− 218 с.
18. Смирнов В.И. Клады, паны и разбойники: Этнографические очерки Костромского края//Труды Костромского научного общества по изучению местного края. Вып.26. − Кострома, 1921. – 49 с.
19. Журавлев С.В. Повесть о Стефане Пермском, первом учителе зырян. − Сыктывкар, 1996. – 31 с.
20. Курганный могильник «Мжарки» («Панки») Электронный ресурс URL: http://lubovbezusl.ru/publ/istorija/suzdal/m/38-1-0-1233 дата обращения 6.08.22.
21. Кельсиев А.И. Раскопки в Ярославской и Тверской губерниях. − М., 1879. Отд. II. – 16 с.
22. Неславянская жизнь Московского посада. Электронный ресурс URL: https://www.gumilev-center.ru/neslavyanskaya-zhizn-moskovskogo-posada/ дата обращения 01.08.22.
23. Ткаченко О.Б. Исследования по мерянскому языку. − Кострома, 2007. – 352 с.
24. Горюнова Е.И. Этническая история Волго-Окского междуречья. Материалы и исследования по археологии СССР. № 94. −М., 1961. – 264 с.
25. Мининзон И.Л. Ономастика терюхан/Открытый текст Электронный ресурс URL: http://opentextnn.ru/space/littlesityes/mininzon-i-l-onomastika-terjuhan/  дата обращения 04.08.22.
26. Чернов В.Ф. Кулебаки, Велетьма, Тумалейка… Тайны географических названий. − Кулебаки, 2009. – 64 с.
27. Климкова Л.А. Микротопонимический словарь Нижегородской области (Окско-Волжско-Сурское междуречье). Ч. 3 (П-Я). − Арзамас, 2006. – 406 с.
28. Селезнев Ф.А. Абрамов городок – мнимый предшественник Нижнего Новгорода//Знание – Сила. № 8 (1130). 2021.
29. Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд. Под ред. О.Н. Трубачёва. − М., 1980. Т. 7. – 223 с.
30. Сулимирский Т. Сарматы. Древний народ юга России. − М., 2007. – 191 с.
31. Сарапулкина Т.В. Городецкая культура на Среднем и Верхнем Дону  Эл. ресурс URL: https://docs.yandex.ru/docs/view?tm=1649070617&tld=ru&lang=ru&name=Sarapulkina.pdf&text=сарапулкина%20диссертация… дата обращения 26.08.22
32. Степанов П.Д. Андреевский курган: к истории мордовских племен на рубеже нашей эры. − Саранск, 1980. – 108 с.
33. Ставицкий В. В. У истоков этногенеза древней мордвы//Genesis: исторические исследования. 2014, № 4. 
34. Татищев В.Н. История Российская… − М., 1769. Кн. I. Ч. 2. – 720 с.
35. Ломоносов М.В. Избранные произведения. В 2-х томах. Т.2. История. Филология. Поэзия. − М., 1986. – 496 с.
36. Щекатов А. М., Максимович Л. М. Словарь географический Российского государства, описывающий азбучным порядком… все губернии, города и их уезды. Ч. 4. Отд. 1. − М., 1805. – 686 с.
37. Генетики прояснили происхождение скифов и сарматов Электронный ресурс URL: http://nplus1.ru/neus/2018/10/04/descendants  дата обращения 10.11.22.
38. Крижанич Ю. Политика. − М., 2003. – 655 с.
39. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Том II (И-О). − М., 1955. – 780 с.
40. Имения Лидского уезда. Имение Кулебаки. Электронный ресурс URL: http://www.lida.info/imeniya-lidskogo-ue… дата обращения 12.07.22.
41. Морохин Н.В., Арзамазов А.А. Наши реки, города и села. − Н. Новгород, 2014.− 480 с.
42. Никонов В.А. Kраткий топонимический словарь. − М., 1966. – 509 с.
43. Морохин Н.В. Нижегородский топонимический словарь. − Н. Новгород, 1997. – 216 с.