В данной работе хочется обратить внимание на один аспект, до сих пор не привлекавший внимания исследователей, но способный «пролить свет» на формирование взглядов и на деятельность «мордовского пророка» Кузьмы Алексеева.
Явившийся в начале XIX века, в Терюшевской волости Нижегородской губернии, «пророк» Кузьма Алексеев известен своими радикальными, по отношению к православию и царившему тогда в России крепостному праву, взглядами. Его учение привлекало внимание многих исследователей, и достаточно подробно разобрано в монографии И. Бессонова «Эсхатологическое движение Кузьмы Алексеева» [1]. Безусловно, взгляды Кузьмы Алексеева выросли из синкретизма христианства и древнейших языческих верований Нижегородской мордвы. Моления в священных рощах, жертвоприношения, и в тоже время упоминания в проповедях православных святых и даже Богородицы, говорят об этом. В то же время, нет сомнения в том, что Кузьма использовал некоторые постулаты заимствованные им из учений современных ему сектантских движений, бурно процветавших тогда в Нижегородском Поволжье. Параллели во взглядах Кузьмы и учениях тогдашних «хлыстов» отмечал, например, П. Мельников [2, стр. 55 примеч.].
Тем не менее, некоторые моменты его проповедей, такие как упоминание «Дома Давыдова», провозглашение скорого воцарения этого «Дома» на земле, а также длительное лояльное отношение к «пророку» местных властей можно объяснить кроме всего прочего, и политической ситуацией, которая сложилась на тот момент в Терюшевской и соседней Лысковской волостях.
Дело в том, что эти территории, несмотря на то, что формально были подчинены нижегородскому губернаторству, имели достаточно независимого правителя. В 1700 году волости были пожалованы выехавшему на жительство в Россию грузинскому царю Арчилу II. Он получил наделы в Центральной России и в Поволжье, и в их числе земли правобережья Средней Волги. С этого времени Терюшевская и Лысковская волости Нижегородской губернии надолго стали владением потомков последних грузинских царей. После смерти царя Арчила, в 1711 году, в права владения волостями вступил его родственник, грузинский царевич Бакар Дадиани (1699-1750). Впрочем, до определенного времени хозяева Терюшевской волости жили в своих имениях под Москвой. Известно, что в период восстания Терюшевской мордвы, в 1743-1745 годах, в волостях управляющим был князь М. Баратаев, земляк владельца [3, стр. 164].
Потомок царевича Бакара — князь Георгий Александрович, о котором и пойдет речь в статье, родился в 1762 году. Он переехал в Лысково после того как через его подмосковное владение провели Санкт-Петербургское шоссе. Здесь в Лысково, князь Георгий почувствовал себя по-настоящему независимым правителем. Современник писал о нем, что: « …занимая должность губернского предводителя… он вмешивается в дела каждого, судит и рядит по произволу, разбирает крестьян… в их распрях… доказывает каждому вину его и правость, коренными русскими аргументами, т.е. кулаками: кому глаз подшибет, кому бороду вырвет. Такова юстиция Его Светлости, и он такое взял над всеми жителями губернии преобладание, что никто не смеет на него пожаловаться… Он богат, а пуще всего дерзок, и все с рук сходит. Кого не купит деньгами, того силой прижмет. Селение его наполнено беглыми: они у него пристают, водворяются, торгуют, платят ему оброк, и никто пошевелить их не смеет» [4, стр. 21-22]. В другом месте этот же автор говорит, что: «Конституция Его Светлости для меня всех короче и вразумительнее. Она состоит в том, что спорющихся мирить, а не хотят, так бить» [4, стр. 88].
Чиновники боялись всемогущего князя, и уездный суд доносил Нижегородскому наместничеству: «князь Грузинский и вотчинные его бурмистры вышли из всякого подчинения закону, находясь в бесстрашии, и затем впредь в село Лысково для законных исполнений не токмо присутствующих, но и подчиненных посылать никак не можно, и остановились многие дела без всякого действия» [5, стр. 185]. О самоуправстве буйного потомка грузинских царей может рассказать следующий эпизод. Георгий Александрович не любил платить долгов, и в 1793 году его имение хотели описать в уплату кредиторам. Но прибывшие для описи чиновники встретили такой отпор от владельца, что едва спасли свои жизни [5, стр. 184]. За такое своенравное поведение он получил от современников прозвище «волжский царь» [6].
Князь был убежден, что так поступать ему дает право его уникальное происхождение. Георгий Александрович в своей родословной писал, что: «От царей грузинской земли, из которых первым царем, от народа избранным в 6083 году, был Гурам Иудеянин, ведущий род свой от царя Давида, от поколения Клеопы по плоти родича господа нашего Иисуса Христа, от коего происходил он в 39 колене, и был первым фамилии Багратионов, царей в Грузии… » [7, стр. 34]. Т.е. князь Грузинский вел свой род от «Дома Давыдова», и когда его спрашивали о предках, он отвечал: мой дед был царем Грузии, моя родословная – история Грузии, а ранее – Библия [7, стр. 34]. Будучи «родственником Христа» князь полагал себя обязанным принимать всех сирых и убогих, сиречь беглых. И по этой же причине был уверен в своей неподсудности земному суду.
История так распорядилась, что всемогущему «волжскому царю» пришлось встретиться с безграмотным «мордовским пророком».
Кузьма Алексеев был крепостным крестьянином графини Софьи Сен-Приест, имение которой, село Большое Сеськино (Чертовка тож) находилось в непосредственном заведывании князя Грузинского [5, стр. 133]. В 1808 году Кузьме исполнилось 45 лет. Именно в этом возрасте простого безграмотного земледельца стали посещать видения. Известно, что побочным заработком Кузьмы было углежжение [5, стр. 132], и в лесу у него случились первые откровения. Причем в этих видениях его собеседниками были, кроме других, Святитель Николай и Дева Мария. Открывшись своим соплеменникам, он нашел у них единодушное понимание. Из их среды выделилось семеро верных ему «учеников», которые стали проводниками Кузьминовых откровений [5, стр. 133]. Тогда же Кузьма ради проповедей оставил свои обычные сельскохозяйственные занятия, что не ускользнуло от внимания местных властей. Вотчинный бурмистр донес о странностях поведения К. Алексеева своему непосредственному начальнику князю Грузинскому, после чего и состоялась встреча «пророка» и всесильного потомка библейского Давида [5, стр. 135]. Содержание их беседы неизвестно, но характерно, что никаких особых репрессий в отношении новоявленного «пророка» не последовало. Известно, что в январе 1809 года, он был заключен в вотчинную тюрьму Лысково [1, стр. 25], где находился под надзором сельской администрации, в период Великого Поста причащался и каялся [5, стр. 135], после чего, по велению князя был отпущен в родное село [1, стр. 25].
В чем была причина такого лояльного отношения князя Грузинского к человеку, претендующему на личное общение с православными святыми, и с Божией Матерью? Почему князь не предал Кузьму, как минимум, церковному суду? Что могло найтись общего у всесильного вельможи и безграмотного «инородца»?
Можно только догадываться, но, повторимся, никакого серьезного наказания Кузьма не понес. Хотя, еще буквально 60 лет назад, его земляка Несмеяна Васильева-Кривова за богохульство сожгли на костре прямо посреди Сеськино [3, стр. 168]. Тут можно поставить вопрос – а так ли лоялен был Григорий Александрович к российскому правительству и церковному клиру? По крайней мере, в этот период своей деятельности. Ведь по некоторым данным, его отец, князь Александр Грузинский, был пожизненно заключен в Шлиссельбургской крепости за бегство и попытку создания независимого грузинского царства [7, стр. 35]. А в лысковской церкви: «…по известным дням совершалась служба на грузинском языке, пел великолепный хор, принадлежавший самому князю …знатоку церковной службы, за ходом которой, как рассказывали, он всегда наблюдал сам, сидя в кресле у амвона» [7, стр. 49]. Т.е. в период борьбы с расколом, в то время как повсюду множились ереси, с которыми неустанно боролась официальная церковь, в самом центре России, в церкви поют и служат на неканоническом языке, и вдобавок, во время службы кто-то позволяет себе восседать на троне у амвона! Забегая вперед, стоит ли удивляться, что, согласно преданию, в короткий период популярности «Кузьки-бога», часть мордвы не согласная с таким его возвышением, в виде протеста, хотела провозгласить своим богом «князя Егорку» [7, стр. 36].
Кузьму освободили на Пасху 1809 года. Но прибыв в родное Сеськино он опять заговорил о видениях, и его опять отправили в ту же лысковскую вотчинную тюрьму. Там его то ли выпороли, то ли назначили на тяжелую работу – здесь сведения расходятся – но опять же не предали ни церковному, ни светскому суду. И более того, осенью 1809 года, он «тайно» скрылся из этой тюрьмы, чтобы опять вернуться в родное село, и опять начать проповедовать. Представим на минуту, что мог бы сделать самоуправец князь с бесправным крепостным, тайно убежавшим из его тюрьмы, и не куда-нибудь, а в родное село, где схватить его не составило бы труда?
Здесь мы допускаем, что князь Грузинский мог использовать несчастного мордвина в своих политических целях. Вспомним, какое неспокойное время было тогда для Российской империи. Шла война со шведами, прежние победы Наполеона сделали русского императора едва ли не его вассалом, на юге России угрожали Оттоманская Порта и Персия, и дальнейшая судьба Российской империи была не вполне ясна. А ведь князь Грузинский был потомком великой династии, и имел все права на Закавказский престол. Кто может поручиться, что у него не было сепаратистских планов, учитывая судьбу его отца? Возможно, князь хотел использовать Кузьму для дестабилизации обстановки среди «инородцев» Поволжья. И, надо сказать, это ему удалось. Осенью, из-за выступлений Кузьмы беспорядки бушевали не только в Терюшевской волости, но и в соседних Арзамасском и Алатырском уездах [3, стр. 169]. Тоже и с темами проповедей Кузьмы: тезисы о приходе спасителя с Запада можно связать с ожиданиями вторжения Наполеона. А уж упоминания скорого воцарения «Дома Давыдова», из которого происходил князь Григорий Александрович, говорят сами за себя.
Открытые проповеди и моления с тысячами участников, начавшиеся после вторичного освобождения Кузьмы, также не могли бы происходить так многолюдно, и так явно, если бы на них как минимум не «закрывали глаза» в Лыскове. Только 14 сентября 1809 года, соседский помещик князь Трубецкой, напуганный огромными собраниями мордвы, написал донос напрямую губернатору. 18 сентября в Б. Сеськино прибыл исправник, но Кузьмы он там не застал.
Если восстанавливать события, следуя хронологии описанной В. Снежневским, то днем раньше «пророка» забрал бурмистр посланный князем из Лыскова. При этом «пророк» и собравшиеся не сопротивлялись и добровольно отпустили его к князю!
Только 20 сентября князь Грузинский выдал Кузьму Алексеева губернатору. Возможно, в эти дни «пророк» получил некие инструкции и гарантии сохранения жизни, потому что на допросах так искусно запирался, что допрашивающий его губернатор Руновский пришел к выводу, что: « …из всех его ответов, кроме невежества и крайнего по безграмотству его заблуждения, нельзя подозревать его в каком либо вредном умысле» и что он, «рассказывая подобные себе нелепости, имел, как кажется, в виду, пользоваться остатками сборов приношений» [5, стр. 141].
Приговор, несмотря на явное богохульство, также не был особенно строгим. Если уездный суд приговорил к битью кнутом с вырезанием ноздрей и клеймением, а также к ссылке в Иркутскую губернию [5, стр. 143], то губернский суд уже просто к битью кнутом и ссылке [5, стр. 144], а государь уже и от телесного наказания освободил. Впрочем, ретивые исполнители к этому времени уже высекли всех приговоренных, поэтому царская милость запоздала [5, стр. 145].
Князь Георгий Александрович, видимым образом затронут не был. Он продолжал вести привычную жизнь, и надо сказать, что если здесь мы предполагаем у него изменнические намерения, то позднее в нем то ли проснулись патриотические чувства, то ли он вовремя сориентировался, но в 1812 году Георгий Александрович стал инициатором создания народного ополчения и был избран предводителем Нижегородского ополчения. Более того, он потратил на вооружение войска 16 643 рубля личных средств. Для сравнения: корова в те времена стоила 2 рубля, лошадь – 5, крепостной крестьянин – 70 рублей [6].
Что же касается дальнейшей судьбы своенравного правителя, то его самовольство терпели еще почти 20 лет. При этом он пользовался широчайшей популярностью у жителей Лыскова, построив здесь больницу, библиотеку, аптеку, торговые ряды. Только в 1828 году, он по высочайшему указу был предан суду и отрешен от должности губернского предводителя дворянства [7, стр. 35].
Литература:
- Бессонов И.А. Эсхатологическое движение Кузьмы Алексеева. Санкт-Петербург. 2015 г.
- Мельников П.И. Письма о расколе. ПСС. Т. 8. Москва. 1976 г.
- Захаркина А.Е. Восстание мордвы Терюшевской волости Нижегородского уезда в 1743-45 годах.//Записки. Т. 15. Саранск. 1952 г.
- Долгорукий И.М. Журнал путешествия в Нижний в 1813 г.//Чтения общества истории и древностей российских. Кн.1. Москва. 1870 г.
- Снежневский В. И. Кузьма, пророк мордвы-терюхан.//Исторический вестник. Т. 50. Санкт-Петербург. 1892 г.
- Электронный ресурс URL: «От древней крепости до усадьбы «волжского царя» doroga7.ru›otdyh/travel/829-lyskovo.html дата обр. 30.3.19
- Мельников А.П. Очерки бытовой истории Нижегородской ярмарки (1817-1917). Н. Новгород. 1993 г.
