РАЗИНСКИЙ АТАМАН МУРЗАКАЙКА

Крестьянская война 1670-71 явила истории целый ряд ярких лидеров народного движения. Одним из таких лидеров был неоднократно отмеченный в документах сподвижник С.Т. Разина, атаман Мурзакайка (Мурза Кайко), упомянутый среди других атаманов возглавивших движение после оставления Разиным «действующей армии» в начале октября 1670 года. Бегство атамана отнюдь не обескуражило повстанцев, для которых имя Разина с этого момента стало символом и знаменем восстания. В сентябре 1670 г. полыхало уже всё Среднее Поволжье, где в борьбу во всей своей массе включились местные крестьяне и представители коренных народов Поволжья. На их долю выпали решающие сражения последнего этапа крестьянской войны. 

В связи с этим отметим, что Степан Разин неслучайно направил острие восстания в Среднее Поволжье. Он очень хорошо знал настроения местного служилого и «чёрного» люда, и, несомненно, рассчитывал на выступление крестьян и «инородцев», ожидая от них серьёзной поддержки. Очевидно, поэтому Разин на казачьем кругу подвел соратников к решению сначала «идти на Волгу» а уже оттуда «в Русь… чтоб из Московского государства вывести изменников и думных людей и в городах воевод и приказных людей» а «черным людям» свободу дать [1, c. 266]. Современник писал: «…Стенька столь преуспел в своем умысле, что земли по Волге и далее вглубь страны вплоть до городов Алатыря и Арзамаса вовлечены были в мятеж. Число мятежников умножилось до двухсот тысяч. Часть черемисов, татар, и все русские крестьяне в тех местах проживающие, и московским боярам принадлежащие возмутились против своих господ и убивали и вешали их…» [2, c. 111] 

Здесь, на Средней Волге, Мурза Кайко, в числе других разинских атаманов возглавил восставших, став одним из полевых командиров мятежной армии. 

В источниках, опубликованных в середине XIX века, ничего не сказано о происхождении мурзы, и утверждать на их основании прямо, о том сыном какого народа был атаман, нельзя. В документах Мурза Кайко назван «донским казаком», и даже его имя трактуется по-разному [3, c. 69]. Очевидно, поэтому С. Соловьев называл его «донской казак мурза Калка» [4, c. 304] , в точном соответствии с источником [3, c. 115]. Профессор Н. Фирсов, очевидно, основываясь на звучании титула и имени атамана утверждал, что он татарин [5, c. 110].

Впоследствии, работая с архивами, советские историки, установили, что атаман Мурзакайко происходил из мордовской деревни Костяшево, находившейся вблизи Атемара. Это позволило сопоставить личность Мурзакайки с упомянутым в списках служилых людей города Саранска мордовским мурзой Акаем Боляевым. Н. Фирсова ввело в заблуждение то обстоятельство, что титул в имени атамана (мурза) имеет тюркское происхождение, поэтому он и сделал такой вывод. Впрочем, и имя и титул служилого мордовского мурзы действительно имеют тюркские корни, и если бы не прямое указание на то, что Боляев мордовский мурза, следовало бы согласится с профессором.  

Ношение степного титула для мордовских феодалов долгие века бывших в подданстве золотоордынских ханов было таким же распространенным явлением, как и ношение тюркских имен для мордвы. Представители мордовского феодального сословия, находившиеся на службе у этих ханов, охотно перенимали обычаи и имена своих сюзеренов. Достаточно вспомнить летописного мордовского князя Алабугу, помогавшего татарам одержать победу на реке Пьяне [6, c. 111]. В системе феодальных отношений сложившихся в Золотой Орде мордовские феодалы отличались от своих сюзеренов, главным образом, своей языческой «мордовской» верой. А принимая ислам, называемый на Руси «татарской верой», они сами становились «татарами», и можно не сомневаться, что немалая часть «татар», того же Казанского ханства, имела финно-угорские корни. 

«Донской казак» и «татарин» Мурзакайка на основании вновь открытых документов был идентифицирован как мордовский мурза Акай Боляев. Мир XVII века был достаточно тесным, и само по себе такое совпадение имен и места действия уже является поводом для утверждения подобной идентичности. А довод о том, что мурза Кайко (Акайка) — это уничижительное от имени Акай, играет решающую роль. По принятой тогда традиции имена «черни» и тем более бунтовщиков, в документах писались уничижительно. Стенька, Ивашка, Максимка и другие документальные написания имен разинских атаманов позволяют утверждать, что Мурзакайка (мурза Акайка) — это упомянутый в списках служилых мурз, тянувших лямку в Саранске, мордовский мурза Акай Боляев происходивший из деревни Костяшево, находившейся в 17 верстах к северу от Саранска [7, c. 155-159].

Саранск находился в центре событий крестьянской войны 1670-71 гг. В планах царского правительства он мыслился одним из опорных пунктов сопротивления восстанию. В конце июня 1670 г., по царскому указу предписывалось: «На государевой службе быть в Саранске …дворянам московским и жильцам, помещикам и вотчинникам муромским, нижегородским, арзамасским, алатырским, курмышским, темниковским, кадомским, шатским, да городовым дворянам да детям боярским муромцам, нижегородцам, арзамасцам, мещерянам…» [8, c. 175] Здесь, кроме прочего служилого люда, находилось более 150 мордовских дворян – мурз и около 200 мордовских и татарских казаков [9, c. 14]. И у них были причины перейти на сторону разинцев.

Военная служба сама по себе была нелегким делом, но в случае «национальных кадров» к тяготам армейским добавлялись еще и притеснения царских чиновников, которые вдали от московского начальства позволяли себе злоупотребления с земельными наделами и жалованьем. Например, в 1638 году мордовский мурза Мангушев «со товарыщи» в челобитной писал: «…Поместья де их не великия, а деды де их, и отцы их, искони вечно служили прежним государям, а данных и посошных и ямских и подымных денег не давали. А ныне де их заставляют рвы копать и острожное и городовое и засечное дело делать, и ямские и подымные деньги с них берут» [10, c. 75]. 

Общая политическая ситуация сложившаяся к тому времени в Московском государстве также вызывала брожение как среди национальных кадров, так и среди остального служилого люда. Тяжёлые внешние войны Москвы, провальная денежная реформа, начавшиеся церковные преобразования подлившие «масла в огонь» общественных возмущений, привели к тому, что национальные кадры царской армии вместе со многими бойцами регулярных формирований готовы были скорее поддержать восстание «черни», чем защищать от неё московских бояр. Феодальная знать коренных народов Поволжья, недовольная своим положением, безусловно, могла связывать с разинским выступлением надежды на его улучшение, и современные исследователи подчеркивают, что: «В тяжести службы, и дискриминации, которой подвергались земельные собственники из местных национальных меньшинств, нужно искать ответ на вопрос о причинах их последующего участия в восстании С.Т. Разина наряду со служилыми людьми по прибору» [11, c. 29].

Сыграла свою роль и хорошо поставленная Разиным пропаганда. Его «прелестные грамоты» призывали подниматься на «борьбу с боярами-изменниками». Разин звал искоренять «боярскую измену» окружившую царя. Он и его соратники заявляли, что идут против бояр «по указу великого государя». Например, в одной грамоте  говорилось: «…По указу великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича… и по грамоте ево, великого государя, вышли мы, великое войско Донское… ему, великому государю, на службу…» [12, c. 74]

Разин старался придать своему выступлению максимальную «легитимность», убеждая, что оказывает помощь «окруженному изменниками царю» и его сыну — царевичу Алексею якобы бежавшему  от «лютости боярской», а также патриарху Никону, как раз подвергшемуся незадолго перед этим опале. Слухи о присутствии царевича Алексея вместе с Никоном в разинском стане, позволили начавшемуся в апреле 1670 года движению Разина осенью того же года превратиться в настоящую крестьянскую войну в полном смысле этого термина. Благодаря такой пропаганде и  крестьянин, и служилый человек могли найти себе внутреннее оправдание, присоединившись к мятежникам. 

У восставших было серьезное преимущество по времени. Только когда Разин захватил Самару, царские военачальники начали движение. Из Саранска воевода Урусов ушёл по Казанской дороге к Алатырю, а князь Ю. Барятинский также из Саранска вышел к стратегически важному Симбирску, с задачей отстоять город до подхода большого войска [12, c. 551-552]. Это войско, во главе с князем Ю. Долгоруковым, тронулось в августе из Москвы. Его целью было через Муром и Арзамас выйти к Алатырю, откуда можно было контролировать и Симбирск, и Саранское направление. Но С. Разин уже осадил Симбирск, и его эмиссары уже действовали в Среднем Поволжье. Они быстро собирали вокруг себя толпы крестьян, к которым примыкали служилые люди, обращая эти толпы в сотни и полки. Эти партизанские подразделения не позволили осуществиться планам царской ставки. 16 сентября князь Урусов оставил Алатырь, а  восставшие заставили отступить авангард долгоруковской армии, подходивший к городу [3, c. 93]. Правительственные войска остановились в Арзамасе, после чего восставшие заняли Алатырь сами. 

Об участи, которая ждала верных царю бояр и слуг, и о том, кто входил в отряды бунтовщиков, рассказали документы: «Город Алатырь выжгли весь, а воеводу Акинфея Бутурлина, Емельяна Пестрикова и дворян, которые в том городе были, всех порубили без остатку. А выжгли де тот город Алатор и воеводу и дворян порубили бунтовщики, мордва и черемиса и чюваша и воры их жа, помещиков люди и крестьяне… И те, государь, воры, мордва и черемиса, идут к Арзамасу близко» [12, c. 71-72]. 

Князь Долгоруков сделал Арзамас своей ставкой, и объявил мобилизацию среди местных дворян. Он писал царю о масштабах восстания: «От Арзамаса до Москвы воровства нет. <…> А з другою, государь, сторону, от Шацкого и от Кадома и от Темникова и от иных мест тамошней стороны, воровство большое ж и собралось воровских людей немало ж и на тех, государь, воров малые посылки посылать опасно, а многолюдную, государь, посылку послать, и у нас, холопей твоих, в полках по се число малолюдно» [12, c. 104]. Но, дворяне неохотно расставались со своими поместьями, опасаясь при этом ещё и шаек бунтовщиков. Мобилизация не усилила царское войско. Сторонники Разина перехватывали небольшие команды, следовавшие к местам сбора войск, и уничтожали их. Долгоруков жаловался Алексею Михайловичу: «Ратных людей, которые идут к нам, холопам твоим в полки, побивают и грабят». Направлявшихся «в полк к окольничему и воеводе и князю Юрью Никитичу Барятинскому, жильцов и дворян и детей боярских многих по слободам и по деревням и дороге побили и переграбили». Из Нижнего Новгорода докладывали: «Пришли к Нижнему Новгороду ратные люди. Велено быть им в полку боярина… Долгорукого. И ныне те ратные люди стоят под Нижним для того, что в Нижегородском уезде воры все дороги переняли и учинили по дорогам крепости… конных и пеших людей побивают до смерти» [4, c. 300]. Два дворянина добравшиеся до Арзамаса показали: «Пошли де было они с товарищи, человек со 100, от Алатыря… и по сю сторону реки Алатыря на Ардатовской поляне, от Алатыря в 20 верстах напали на них воровские казаки многие люди и их многих побили и переранили» [12, c. 78].

Правительство, боясь потерять Саранск, ждало от Долгорукова наступления на город, но князь, понимая, что сил у него недостаточно, не решался зайти в регион, где скопились десятки тысяч повстанцев. Он писал царю: «А Саранеск, государь, и Саранская черта зело воруют… А твоих великого государя ратных пеших людей у нас холопей твоих в полкех только 6 приказов, и в тех московских стрельцов 3 606 человек…» [12, c. 143]. Князь отписывал в Казанский приказ, что в районе Саранска скопилось более 20000 бунтовщиков, и действительно отправить туда даже крупный отряд означало обречь его на гибель. 

Саранская черта «зело воровала» потому, что разинские посланники уже двигались вдоль нее от Симбирска. Восстали гарнизоны крепостей входивших в эту черту. Некоторые из них были частично укомплектованы донскими казаками, так что разинцев здесь уже ждали [11, c. 34]. «Инородческое» население активно поддерживало повстанцев, и те планомерно двигались к Шацку, от которого открывался кратчайший путь в рязанское подбрюшье Москвы. Само это «подбрюшье» бурлило: многие жители Скопина участвовали в восстании, а касимовский воевода Караулов, опасаясь действовавших в окрестностях повстанцев, вынужден был бежать из города [13, c. 121]. По сообщениям иностранцев: «пожар мятежа охватил столь многие земли, что занялся уже в 12 милях от самой Москвы» [3, c. 69]. Алексей Михайлович, опасаясь восстания «черни» перебрался из Кремля в Коломенское [13, c. 121-122]. 

Первым к Саранску от Симбирска ушёл атаман Серебряк с четырьмя сотнями казаков. На Алатырь двинулся атаман Максим Осипов, а к Карсуну были отправлены М. Харитонов и В. Федоров. Раньше них «ушла» агитация: «Стенька Разин по Синбирской черте и в Синбирском уезде разослал памяти, чтоб те синбиряне и иных городов черных людей наговаривали, чтоб дворян и детей боярских и в городах воевод и подьячих всех переводили и побили…» [11, c. 87] Крупные остроги Уреньский, Карсунский и Сурский сдались разинцам без боя, а 18 сентября отряд Серебряка подошел к Атемару. Пленные разинцы на допросах рассказывали, что: «Прислал де он, Стенька… на Черту атамана Ваську Тимофеева сына Серебряка с воровским собраньем. И атемарцы де служилые и всяких чинов жилецкие люди великому государю изменили и город Атемар здали сентября в 18-м числе… Да сентября ж в 19 день Инсарский голова с служилыми здал вору Сеньке Разину и ево присыльщикам. И Атемарского и Инсарского острогов служивые и уездные служилые ж и всяких чинов люди, татаровя и мордва и помещиковы крестьяне разных городов великому государю изменили, и с теми воровскими людьми вместе к Саранску городу подступали сентября в 19-м числе с утра до вечера, и Саранск де взяли того ж числа» [12, c. 74]. 

 Воеводу Атемарской крепости «били всенародно кнутами», а затем повесили [14, c. 73]. Саранский воевода М. Вельяминов на предложение сдаться ответил отказом, и даже отбил два приступа. Но ночью сторонники  Разина открыли ворота, и мятежники вошли в город. Немедленно были разграблены имения воеводы и состоятельных горожан, уничтожены кабальные книги, крепости и купчие на людей, в городе был создан казачий круг. 

Саранск, после взятия его разинцами, стал «штабом» восстания [14, c. 73]. По мнению И. Воронина главой этого штаба был Я. Никитинский [10, c. 77]. При этом правление «штаба» на подконтрольных территориях было жестким. Необходимый провиант и фураж часто изымался принудительно. Мастеровые и кузнецы обязаны были «денно и нощно» ремонтировать и готовить оружие восставших [10, c. 77]. Мобилизация, проводимая руководителями восстания «по одному человеку с дома» порой забирала из хозяйства единственного кормильца и работника, да и расправы разинцев с «супротивниками» не всегда касались только «классово чуждых». А расправы эти были весьма жестоки: служилые «…рейтары… дворяне и дети боярские, и иноземцы и новокрещены и мурзы и татаровя разных городов» жаловались царю, что: «Стенькинова воровского сбору многие воры собрався домишки наши разорили и пограбили и пожгли, а женишек наших и детей порубили, а иных многих женишек наших… Стенка… увёз с собою…» [3, c. 84] 

По показаниям самих восставших, они: «…домы грабили, женскому полу поругание чинили и иных запытали до смерти» [4, c. 303]. Народная память, всегда с симпатией относившаяся к С. Разину, и его сподвижникам, тем не менее, беспристрастна в оценке действий разинцев: «…казацкая сабля плохо разбирала друзей и врагов, хмельной разгул вольной волюшки лил кровь как вино; и об атамане Степане Тимофеевиче тоже вспоминали, наверное, не в одной деревне: “Строгой был, строгой, нечего сказать строгой!”» [15, c. 207]

Саранский «штаб», по крайней мере, на первых порах, со своими функциями справлялся. Из города дальнейшее движение на запад пошло по двум направлениям. Через Инсар на Пензу с сотней бойцов, на соединение с атаманом В. Федоровым вышел М. Харитонов. Вместе они отправились к Шацку. По Московской дороге, к Арзамасу увёл 6 тысяч бойцов атемарский казак Тимофей Белоус. И по черте к Шацку крупный отряд повёл выпущенный из саранской тюрьмы «сиделец» Федор Сидоров. Он вскоре взял Темников, и, соединившись с отрядом Алёны Арзамасской, захватил Кадом. Это был по-настоящему тревожный сигнал для московских бояр, потому что от Кадома до Москвы было немногим больше четырехсот верст.  

Между тем Разин уже потерпел поражение у Симбирска и отбыл на Дон. Кто был руководителем восстания после этого? Кто командовал «штабом» в Саранске? И. Воронин был убеждён, что руководил восстанием Михаил Харитонов [10, c. 77]. Вслед за ним другие исследователи также считали, что общее руководство восставшими, в регионе осуществлял Михаил Харитонов: «…правая рука Разина, один из самых авторитетных руководителей движения в обширном районе междуречья Волги и Оки», донской казак Харитонов «предстает перед нами как крупный организатор повстанческих сил» [11, c. 81-82]. 

Однако нельзя утверждать однозначно, что Харитонов был единоличным лидером восстания в крае. Разнородный состав восставших, большое количество «инородцев» в их рядах, знание местности и людей, требовало привлечения к руководству местных уроженцев. Таким местным был Тимофей Белоус – атемарский казак, Семен Свищев, Алёна Арзамасская. Таким местным был и Мурза Кайко. Местному жителю легче найти общий язык с земляками, тем более что отношение донских казаков к «мужицкому» сословию было неоднозначным.

Вольные казаки – люди со своей идеологией и сложившейся системой общественных институтов, относились к крепостным «мужикам» пренебрежительно и высокомерно. Казаки были детьми своего времени, и система социального неравенства была для них естественным явлением жизни. Они «кичились» тем, что над ними нет господ, и гордились своими привилегиями перед тягловыми людьми [16, c. 53-54]. Поэтому и Разин, в ряде казачьих песен осуждается за своё общение не с казаками, а с «голытьбой» [17, c. 175], что само по себе говорит о многом. В вышедшем в 1909 году кратком очерке истории войска Донского, насквозь пропитанным верноподданническими чувствами к царю, Разин, безусловно, осуждается как бунтовщик и изменник, но при этом оговаривается, что, например, под Симбирском атаман потерпел поражение потому, что с ним: «…уже были не верные его казаки, а всякая пьяная сволочь из деревень, умевшая бить только безоружных, женщин и детей…» [18, c. 107] В данном пассаже хорошо видно отношение казаков к «мужикам». Этим пренебрежительным отношением можно объяснить и неприглядные обстоятельства бегства Разина из-под Симбирска, когда он ради своего спасения обманул «мужицкое» войско [4, c. 297].  

Возвращаясь к Харитонову, скажем, что можно с большой долей вероятности утверждать, что донской атаман был только одним из руководителей, членом того самого «штаба» в Саранске. В. Абрамов прямо отказывает ему в первенстве, утверждая, что его «командировка» в Пензу, с небольшим отрядом, после взятия восставшими Саранска, а также отказ осаждавших Красную Слободу дать ему «в… збор людей», то есть подкрепление, говорят о том, что он был далеко не самым главным. Вряд ли главнокомандующий оставил бы ставку ради соединения с другим отрядом, тем более в сопровождении сотни казаков [9, c. 23-24]. В правительственных документах того времени упоминаются «воровские промышленники из Саранска» — донской казак А. Савельев, атаман Мурзакайко и атаман Я. Никитинский [11, c. 45]. Можно допустить, что они и составляли тот самый «штаб» восставших действовавший в Саранске, и  руководство восстанием, скорее всего, осуществлялось коллегиально, и конечно независимо от бежавшего Разина.

 Абрамов, отдает Мурзакайке пальму первенства в руководстве восстанием. Он приходит к выводу, что именно Боляев командовал отрядом, ушедшим из Саранска под Симбирск [9, c. 18]. Первое упоминание Мурзакайки в документах связано именно с движением этого отряда, появившегося на восточном берегу речки Урени, на сторожевой черте между Саранском и Симбирском.  

Почему к Симбирску войско повёл Мурзакайко? Возможно, в Саранске не знали о бегстве Разина, и  отряд спешил на выручку атамана. Были ли знакомы Разин и Мурза Кайко? Если принять, что Мурзакайка — донской казак, то в этом не может быть сомнения, но вот А. Сахаров, написавший биографический роман о С. Разине, Мурзакайку называл мордвином Акаем Боляевым, но говорил о дружбе атамана с мурзой. Сахаров пишет, что Акая Боляева С. Разин «держал при себе», а когда вынужден был отпустить для сбора новых отрядов, то говорил Акаю: «что любит его и очень надеется на всю мордву». А затем после пленения, на допросе, А. Сахаров  вкладывает в уста Боляева слова о том, что: «…есть он мордовский атаман и товарищ Степана Разина и идут все они – мордва, за вольность и правое дело» [19, c. 284-285]. Очевидно, автор применяет здесь литературное преувеличение, потому что мы не знаем точно о присутствии Боляева в разинской ставке. Могли ли быть знакомы служилый мурза и Стенька Разин? 

Такое знакомство вполне допустимо. Исследователи полагают, что Боляев, находясь на службе, мог быть свидетелем того, как в 1699 году через Саранск проходили посланцы Разина в Москву [11, c. 97]. Допускается знакомство служилого мурзы с будущими повстанцами. Тут ничто не мешает пойти дальше и допустить, что Боляев, неся службу в Саранске, мог свести знакомство и с самим Разиным, во время походов последнего на богомолье в Соловецкий монастырь. Саранск был своеобразным перекрестком сухопутных путей связывавших низовья Волги и Дона с Центральной Россией, и вполне возможно, что путь Разина в 1662 году, когда он, следуя на Соловки, по некоторым данным, посетил Ферапонтов монастырь и ссыльного Никона [20, c. 336], пролегал через Саранск. Тогда он и мог «завербовать» служилого мурзу.

Если Боляев находился в Саранске до самого прихода разинцев, то возможно помогал восставшим взять город «изнутри». Исследователи говорят о том, что среди саранских служилых людей перед приходом разинцев сложились две «партии» из сторонников и противников восставших. И именно действия разинской «партии» изнутри, помогли взять хорошо укрепленный город [11, c. 45]. Однако ничто не мешает допустить, что мурза бежал от царских воевод к С. Разину, и вернулся в Саранск уже в числе восставших, чтобы возглавить мятеж. 

Ю. Барятинский, после разгрома им Разина, весь октябрь простоял под Симбирском. Москва, очевидно, недооценивала местную обстановку считая, что после бегства Разина восстание захлебнулось. Царь требовал от Барятинского быстрейшего соединения с Долгоруковым. Однако князь хорошо понимал гибельность этого маневра: «А на Арзамас, государь, проехать нельзе: за Сурою воровство великое, Алатарь и Алатырской и Саранск и Саранской уезды — воровство большое и бунты и собранье воровское есть… А я холоп твой за Суру ныне нейду затем: ожидаю ис Казани в прибавку ратных людей» [12, c. 191, 194]. У Барятинского была надежда на войско, во главе с  Василием Паниным энергично двигавшееся к Алатырю. К тому же 23 октября произошло сражение у Мурашкина и Лыскова, где войско разинского «Нечай-царевича» вступило в решающую битву с отрядами Долгорукова [21, c. 52].  Восставшие потерпели жестокое поражение, что также развязывало руки князю. 

В конце октября Ю. Барятинский ушёл из-под Симбирска. У речки Урени он впервые столкнулся с мурзой Кайко. Мурза потерпел поражение и отступил за Суру. 170 человек пленными, 16 знамён и 4 пушки достались воеводе [4, c. 304], но и сам Барятинский вынужден был отступить и укрепиться в близлежащем селе Тагаево.

6 ноября Барятинский, зная о приближающемся Панине, решил дать бой повстанцам. Он выслал авангард на разведку к слободе Усть-Урень. К Мурзакайке тем временем отовсюду стекались восставшие, и его армия увеличилась до 15 тысяч человек и усилилась 12 пушками. Войско повстанцев заняло позиции на западном берегу речки Барыш. 6 ноября мурза Кайка во главе своего ертаула зашёл в Усть-Уреньскую слободу, форсировав Барыш. Пытаясь не допустить восставших на свой берег, Барятинский выбил ертаул из слободы, но на продолжение атаки не решился.  Мурзакайко получил в этом бою ранение, и отошёл. Несмотря на рану, армию мурза не покинул [14, c. 77]. Впереди были решающие бои.

Почти неделю Барятинский не решался атаковать восставших. Только 12 ноября, соорудив понтоны, царская армия перешла Барыш, и «за Кандараткою речкою»  застала войско Мурзакайки построенное «полками конные и пешие и поставя обоз, да с ними с двенадцать пушек». Ю. Барятинский «рассмотря места» отдал приказ к атаке. Царские солдаты «наметав сенами речку Кандаратку» перебрались через неё, и бросились на восставших. После Барятинский писал царю: «А у них, государь, у речки пехота приведена была, и бой был великий, и стрельба пушечная и мушкетная беспрестанная. А я со всеми полками конными на их конные полки наступил, и учинился бой великой. И милостию божию… тех воров побил и обоз взял да одиннадцать пушек… да двадцать четыре знамени. И разбил всех врознь, и побежали разными дорогами. И секли их, воров, конные и пешие, так что на поле, и в обозе, и улицах в трупу нельзе было конному проехать, и пролилось крови столько, как от дождя большие ручьи протекли. А языков, государь, живых взято разных городов и уездов триста двадцать три человека. И приведчи их ко кресту, отпустил, а заводчиков из тех людей велел высечь…» [22, c. 341-342]. 

Нас не должно обманывать такое «гуманное» отношение царского воеводы к пленным повстанцам. Возможно, в полевых условиях с ними некогда было, что называется, возиться, поэтому, их отпустили. Возможно, это было уловкой Барятинского, пытавшегося показать другим восставшим, что в случае сдачи в плен у них есть надежда избежать сурового наказания. На самом деле отношение к пленным разинцам было по-настоящему зверским, о чем говорит, например, судьба 56 захваченных князем Долгоруковым у Красной Слободы крестьян из числа осаждавших эту крепость. После пыток они были повешены «около города… по проезжим большим дорогам» [14, c. 76]. Хрестоматийным стал эпизод расправы Ю. Долгорукова с захваченными бунтовщиками в Арзамасе, где по оценкам современников погибло не менее 11000 человек [11, c. 60-61]. Всего же, по мнению историков, царскими войсками и палачами было уничтожено порядка 100000 повстанцев [23, c. 167], что по меркам любого времени, а тем более времени немноголюдного XVII века является колоссальной цифрой.

В целом же из приведенного выше документа мы можем заключить, что царскую армию встретила не толпа случайно собравшихся людей, а организованное в сотни и полки войско, соблюдающее порядок и поддерживаемое артиллерией. Победа далась Барятинскому  непросто, и следует признать, что создать за такой короткий срок, из необученных крестьян войско, способное оказать упорное сопротивление регулярной армии  могли только человек, хорошо знавший военную науку, бывший настоящими «полевым командиром» своего времени, каким был атаман Мурзакайко. Увы, его армия не смогла победить закаленных в предыдущих боях воинов князя Барятинского. Военная судьба была не на стороне восставших, но следует отметить то, что сражение, произошедшее у мордовской деревни Кандарать, было одним из самых ожесточенных и кровопролитных сражений этой войны. 

Мурза даже не помышлял о прекращении борьбы. Он, с остатками разбитой армии отошел за Суру, перекрыв броды у села Промзино. Узнав, что Барятинский пытается обойти его слева, Боляев, по Буртасской дороге, отходит к Алатырю [6, c. 176]. Там, он соединяется с повстанцами, сторожившими Большую Казанскую дорогу, собираясь, очевидно, укрепиться в Алатыре и не допустить продвижения Барятинского к Арзамасу.

Однако после разгрома «Нечай-царевича» и подавлении восстания в Волжском правобережье очистились пути и переправы через Оку и Волгу. У царских воевод наладились коммуникации с Москвой и северной половиной страны лояльной к царю, что позволило кратно увеличить число царских войск в регионе. При этом его основу составляли так называемые «полки иноземного строя» состоявшие из иностранных наемников – опытных рубак европейской Тридцатилетней войны. Опираясь на них, Долгоруков действовал жестко и беспощадно, энергично громя восставших на западном «театре военных действий». В начале декабря его войска взяли Кадом и Темников, разгромив отряды Сидорова и Алёны. После казни атаманов и их сподвижников Долгоруков повел наступление на осажденную восставшими Красную Слободу. 

Преследуя отступившего Мурзакайку Барятинский, как сказано выше пытался обойти его, переправившись через Суру возле села Котяково. Узнав, что мурза отходит, князь  двинулся за ним к Алатырю. Воевода В. Панин также шёл на Алатырь [14, c. 77-78]. Ожидая его,  Барятинский две недели стоял у Алатыря, не решаясь направить в бой свои потрепанные части. Мурза Кайко  умело использовал эту передышку. Опять отовсюду приходили в его армию восставшие, а Саранск помог артиллерией. Во главе с Яковом Никитинским оттуда пришло подкрепление. К бойцам Мурзакайки присоединились отряды Алексея Савельева, Ивана Маленького, Петра Леонтьева, отряд мордовского казака Пашата Елушева [14, c. 77]. Более 20 тыс. бойцов и 20 пушек насчитывала повстанческая армия, собравшаяся в первых числах декабря в районе Алатыря [12, c. 462].

У деревни Баево передовые отряды воеводы Панина наткнулись на противника. Повстанцы: «…построя обозы пошли… к Алаторю на бой с…великого государя ратными людьми…» [3, c. 115]. В стычке Панин одержал верх, но преследуя отступавших, был встречен главными силами восставших и побитый, спешно ретировался в Тургенево, где к нему на помощь пришёл Ю. Барятинский. Прибытие Барятинского спасло отряд Панина от разгрома [14, c. 78].

 Слияние правительственных армий решило судьбу войска повстанцев. 8 декабря, у села Тургенево сошлись главные силы восставших и царские полки. Это было еще одно крупнейшее сражение крестьянской войны, и оно имело решающее значение на восточном театре боевых действий. Мурза был разбит, вся артиллерия восставших и 68 знамён были захвачены царскими воеводами. Я. Никитинскому удалось уйти в  Саранск, и в целом сопротивление восставших в районе от Симбирска до Алатыря и Арзамаса было сломлено.

По итогам этой битвы Долгоруков, со слов своих воевод, писал царю: «И декабря, де государь, в 8-й день на первом часу дни, пошли они под село Тургенево на воровские обозы, и учинили с ним бой. И милостию, государь, божию и чюдодействием святого его образа и помощию и заступлением пресвятые богородицы и всех святых молитвами, а твоим, великого государя, царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Великия и Малыя и Белыя России самодержца; и твоих благородных чад… счастием, твои великого государя, ратные люди побили и обозы взяли и секли их воров, на пятинадцати верстах» [12, c. 457-458].

Но еще сопротивлялся Саранск. 16 декабря царские войска остановились в 15 верстах от Саранска, где «…пришли… к ним из Саранска и с Отемару священницы и саранские и отемарские жители всякого чину со святыми иконами… государю царю… Алексею Михайловичу… в винах своих добили челом, и говорили… чтобы послать и велеть городы принять» [12, c. 462]. Барятинский и Панин направили к саранским повстанцам предложение сдаться и «вины свои» принести. Атаман Я. Никитинский дерзко ответил воеводе Барятинскому, чтобы «он де Юрка ждал» в ответ «пушечные гостинцы» [11, c. 89].

В тот же день Барятинский с боем «пришел в Саранеск… и ворам, которые воровали и бунтовали, указ учинил, которые чего довелись». В свою очередь воевода Василий Панин «того же числа» занял Атемар, и «воров сыскав, то ж учинил». В Саранске царским генералам «ведомо… учинилось, что вор атаман, воровской их промышленник Мурзакайко, с бою сбежав, и жил в мордовской своей деревне Костяшево» [12, c. 462-463].

Очевидно, раненый атаман бежал из-под Тургенева. Как видим, Мурзакайко повторил поступок Разина. Было ли тому причиной недавнее ранение мурзы, или атаман понял, что дело его проиграно, скорее тут сыграли свою роль все обстоятельства в совокупности, тем более что на этом этапе борьба повстанцев носила уже характер отчаяния, и превратилась больше в расправу над ними, нежели в равноценное противостояние.

Боляев укрылся в Костяшеве, где его и арестовали посланные Барятинским стрельцы. При этом село Костяшево было сожжено. Учитывая повстанческий «статус» арестованного мурзы его не повесили тут же, как вешали других пленённых, а отправили к Долгорукову, в новую ставку царского генерала – в Красную Слободу. Следует полагать, что у воевод не было полномочий допрашивать и судить пленников такого «уровня», это было прерогативой главнокомандующего. После допроса и пыток Боляев был четвертован, то есть к нему применили ту же казнь, которую потом применят и к атаману Разину. Как не страшно это признать, но и избранная Боляеву кара также являлась подтверждением его высокого положения среди восставших. Так называемая «квалифицированная», «злая» смертная казнь четвертованием, применяемая в Московской Руси только к государственным преступникам [24, c. 61], свидетельствует о том, что Боляев признавался своими палачами не простым «вором», а именно врагом государства. В конце декабря  Долгоруков отписал царю: «Вора и изменника и бунтовщика Мурзакайка велел я, холоп твой, за многое его воровство в Красной Слободе казнить смертию четвертовать» [12, c. 421]. 

Мурза разделил судьбу своих соратников – атаманов восстания. Однако преждевременно выставлять мурзу Кайко неким «национальным героем родившего его народа», борцом с национальным гнётом и «деятелем освободительного движения» [9, c. 24]. Он был служилым феодалом, человеком своего времени, мелкопоместным барином, и вряд ли мыслил подобными категориями. Служба Акая Боляева московскому царю свидетельствует о том, что его, также как и его феодалов-соплеменников, устраивала та общественная система координат в которой они находились, и в случае победы Разина их требования дальше экономических привилегий не пошли бы. В крестьянской войне «национальный вопрос» стоял далеко не на первом месте, и на стороне царя с восставшими воевали и татары, и мордовские мурзы и казаки. Известна, например, коллективная челобитная военнослужащих, в числе которых значатся и новокрещеные мурзы и татары разных городов, сражавшиеся под знамёнами Ю. Барятинского, с просьбой о вознаграждении их за то, что они «против вора и изменника Стеньки Разина и воровского многаго сбору его на многих боях с ними ворами бились» [3, c. 84]. Также «Арзамасского и Алаторского уезду Пьянского стану мурзы и татаровя, и Нижегородского уезду мордва разных деревень» ставили себе в заслугу перед царём то, что не поддались на агитацию «воровских людей» и просили прислать к ним чиновников, для того чтобы «привести их к шерти», а они в свою очередь «учнут отцов своих и братьев и племянников наговаривать и к шерти приводить». Характерно, что к шерти их приводили «Арзамасские и Алаторские мурзы и татары» [3, c. 105-106]. Вообще, Арзамасский и Алаторский уезды – старинные мордовские и буртасские земли характеризуются очень сложными процессами встраивания в многонациональное Русское государство. Народные волнения здесь продолжались до осени 1672 года, то есть даже тогда когда пала Астрахань – последний оплот восставших [25], и объяснить их одним национальным вопросом нельзя.

Мурза Кайко был одним из самых видных деятелей этой крестьянской войны, вышедшим из среды местного населения. Свидетельством его необыкновенной популярности среди восставших было то, что после его появления под Симбирском, условная «восточная армия» повстанцев, казалось бы, деморализованная недавним поражением и бегством Разина, опять восстановилась и даже увеличилась в размерах. При этом надо учесть, что большая часть казаков пришедших с Разиным, с ним же и ушла. В отрядах восставших преобладали местные жители, и личность мурзы, его фигура цементировала их ряды. О том, что ему удалось создать настоящее войско, свидетельствует тот факт, его армия в течение долгого времени вела бои с регулярными частями, и только соединение корпусов Панина и Барятинского позволило царским воеводам одержать окончательную победу. Безусловно, Мурзакайко – это один из главных акторов крестьянской войны 1670-1671 гг., по своему значению сравним с другими лидерами народного движения, в том числе и с самим Разиным.

                         ИСТОЧНИКИ ИЛИ ЛИТЕРАТУРА

1. Юрченков В.А. Мордовский народ: вехи истории. Саранск, 2007. 
2. Записки иностранцев о восстании Степана Разина. Под ред. А.Г. Манькова. Л., 1968. 
3. Материалы для истории возмущения Стеньки Разина / Сост. и предисл. А. Н. Попов. М, 1857. 
4. Соловьев С. М. История России с древнейших времен // Соловьев С. М. Сочинения: в 18-ти кн. М., 1991. Кн. VI. Т. 11-12. 
5. Фирсов Н.Н. Крестьянская революция на Руси в XVII веке. М.-Л., 1927. 
6.  Энциклопедия Мордовия. Саранск, 2003. Т. 1. А-М.
7. Воронин И. Д. Сподвижник Степана Разина // Ученые записки Мордовского госпединститута. Саранск, 1949. Вып. 11. С. 155-159.
8. Крестьянская война под предводительством Степана Разина: сб. док. в 4 т. / Сост., пред. и комм. Е. А. Швецовой. М., 1954. Т. 1. 
9. Абрамов В.К. Мордовское национальное движение. Саранск, 2010. 
10. Воронин И.Д. Саранск/Избранное. Саранск, 2005. 
11. Чистякова Е.В., Соловьев В.М. Разин и разинцы на мордовской земле. Саранск, 1986.
12. Крестьянская война под предводительством Степана Разина: сб. док. в 4 т. / Сост., пред. и комм. Е. А. Швецовой. М., 1957. Т. 2, ч. 2.
13. Лебедев В.И. Крестьянская война под предводительством Степана Разина. М., 1955.
14. История Мордовской АССР в 2-х томах. Саранск, 1979. Т. 1. 
15. Нижегородские предания и легенды./Сост. В.Н. Морохин. Горький, 1971. 
16. Усенко О.Г. Психология социального протеста в России XVII-XVIII веков. Тверь, 1995. 
17. История казачества Азиатской России. Екатеринбург, 1993. Т. 2.
18. Картины Тихого Дона: краткий очерк истории войска Донского. М., 1992. Т. 1. 
19. Сахаров А.Н. Степан Разин (Хроника XVII века). М., 1973. 
20. Савельев Е.П. Древняя история казачества. М., 2002. 
21. Малышев А.В. Восстание разинцев в Нижегородском крае и битва у села Мурашкино//Русское междуречье. Альманах. Вып. 2. Н. Новгород, 2021. С. 49-56.
22. Документы и материалы по истории Мордовской АССР. Саранск, 1940. Т. 1. 
23. Буганов В.И. Очерки истории классовой борьбы в России XI-XVIII вв. М., 1986. 
24. Даннил, принц из Бухова. Начало и возвышение Московии//Московское государство XV-XVI вв. по сказаниям современников-иностранцев. М., 2000. С. 48-69.
25. «Роспись» помещика Дмитрия Полоченинова о разорении его поместья в Арзамасском уезде во время Крестьянской войны [1672 декабря 29 — 1673 августа 31]/Документы о крестьянской войне под предводительством Степана Разина в Поволжье. URL: https://drevlit.ru/docs/russia/XVII/1660-1680/Razin/Dok_ty_o_vojne/text.php (дата обращения 21.12.21).